Разгон собрания и арест. Июль, 1980 г.
СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС над ЗИНЧЕНКО В.П., пресвитером Московской церкви СЦ ЕХБ
Подсудимый называет свои данные, у него на иждивении двое маленьких детей (5,5 лет и 3,5 года). На вопрос, доверяет ли он составу суда, подсудимый отвечает, что доверяет при условии беспристрастности состава суда к верующим.
Судья, приняв этот ответ за доверие, разъясняет, что условия суду не ставятся, а затем поясняет Зинченко его права:
– Вы имеете право знать, в чем вы обвиняетесь, давать показания по делу, приносить жалобы на действия суда; имеете право на последнее слово. Понятны вам ваши права? Перед началом судебного следствия будут какие ходатайства?
Зинченко: Да, будут.
Судья: Пожалуйста, слушаем вас.
Зинченко: Во-первых, я ходатайствую о том, чтобы впустили в зал моих друзей. Здесь есть, по-видимому, люди посторонние, случайные по отношению к суду.
Судья: Может быть, не совсем случайные по отношению к суду. Ведь не вы же слушаете дело, а суд слушает. Поэтому у нас открытое судебное заседание. Но коль мест нет, стоять у нас не положено.
Зинченко: Суд создан искусственно и впустить друзей…
Судья: Так, другие какие-либо ходатайства есть?
Зинченко: Я прошу дать мне бумагу и карандаш.
Судья: Чтобы записывать? Будет предоставлена такая возможность. Другие ходатайства будут?
Зинченко: Пока нет.
Судья: Садитесь, пожалуйста.
ОГЛАШАЕТСЯ ОБВИНИТЕЛЬНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ :
Судья: Вы признаете себя виновным по предъявленным вам обвинениям?
Зинченко: Нет, не признаю.
Судья: Полностью не признаете?
Зинченко: Полностью.
Судья: Садитесь. Товарищ прокурор, ваше мнение в порядке исследования ходатайств.
Прокурор: У меня будет такое предложение. Первым я предлагаю допросить подсудимого в процессе. Далее допросить свидетелей по списку обвинительного заключения и исследовать материалы дела, имеющиеся в процессе.
Судья: Подсудимый, встаньте. Ваше мнение? Вы поддерживаете такой порядок? К вам такая просьба: не торопитесь; все, что вы скажете, должна записать секретарь.
Зинченко: Я обнаружил, что не допрошен ни один свидетель с моей стороны: со стороны верующих, но только из числа сотрудников милиции. Поэтому у меня есть ходатайства суду.
Судья: Сейчас… Вам предоставлено, чтобы в свободном рассказе вы все рассказали, а потом в процессе обсудим ваши ходатайства.
Зинченко: Я просто вношу их, чтобы вы знали, о чем я ходатайствую, чтобы с моей стороны были приглашены и допрошены свидетели, которые непосредственно являются хозяевами дома. Ну и участников. Здесь мне предъявлено четыре эпизода. Как производится поиск, задержание, фиксация этих эпизодов? Они производятся, так сказать, по разработанной типовой схеме: когда где-нибудь собираются верующие, соответственно кто-либо доносит заранее или на ходу (соседи). На место происшествия выезжает оперативная группа, в которую входят, как правило, участковый милиционер, еще несколько милиционеров, несколько дружинников и среди дружинников есть обязательно сотрудник либо КГБ, либо из Совета по делам религии. Официально, конечно, берет на себя ответственность участковый, но фактически в таких случаях командуют работники КГБ или представители из Совета по ДР… Разговор обычно начинается так, как это было с предъявленным эпизодом, с проверки паспортного режима. Предъявляют собравшиеся документы, а у участкового есть заготовленный машинописный бланк. Можете зачитать: я, такой-то участковый, обнаружил по такому-то адресу нелегальное собрание верующих, которым руководил такой-то. Участковому остается только поставить дату, акт уже заготовлен, – вот доказательство…
Теперь что касается Законодательства о культах. Здесь названо демагогией очень существенное рассуждение, над которым не один я, а многие тысячи верующих, бьются, что называется, об стенку, ходатайствуют, обращаются в органы власти, в верховные органы с просьбой разъяснить: какой же закон нам соблюдать? То ли Конституцию, то ли Декрет Ленина, то ли Постановление ВЦИК и СНК от 1929 года? Дело в том, что между ними действительно есть противоречие. Так, например, Декрет Ленина ясно указывает в одном из пунктов: «Запрещается издавать законы, ограничивающие свободу вероисповедания» (примерно так; если и ошибаюсь, то суть в принципе такова). А, например, Постановление ВЦИК по-другому… оно модернизировано в 1975 году. Но там, например, есть такие пункты: «Верующим запрещено проводить молитвенные собрания…»; «Верующим запрещено иметь кассу взаимопомощи». Это же прямое нарушение Ленинского Декрета. Это же прямое нарушение сути нашего вероисповедания. Ведь главнейшая обязанность любого верующего – помочь ближнему в беде…
Так вот я говорю: видите ли, здесь не в мою личность дело упирается. Я не первый здесь пред судом предстал и не последний, может быть. А здесь борьба идейная, и очень печально, что вместо идейных методов борьбы у нас пользуются вот такими административными и уголовными. Фактически я искусственно сделан уголовником. Здесь я сидел три месяца среди настоящих уголовников, среди воров, убийц. Сидел с невменяемыми… Так они сами удивляются: ну ладно мы, – понятно. А тебя-то за что? Этот вопрос остается открытым: за что? Неужели невозможно бороться с религией чисто идейными способами? Этот метод борьбы, который сейчас практикуется и который ко мне применяется, – этот метод борьбы сам по себе преступный, нечестный, несправедливый.
Хочу вам сказать, граждане судьи, и все присутствующие в зале, что пока существует Евангелие, до тех пор будут верующие! Будет вера, будет идея, за которую они будут жизнь отдавать, идти в тюрьму…
Меня обвиняют в том, что я организовал неповиновение властям. Хочу вам пояснить психологию верующего человека. Никто не удивляется, если правоверный мусульманин в молитвенный час, где бы тот его ни застал, становится на коврик и молится. Даже в Москве, на площади или на центральной улице. Представьте, что к нему в это время подходит милиционер, и начинает его тащить за рукав… Кто из двоих выглядит более смешным в данной ситуации? Представьте, что для верующих (а я христианин по убеждению) молитва, служение Богу – самое священное дело на земле! Не знаю, с чем сравнить, но, представьте, что бы вы сказали о человеке, который, например, плюнет на Вечный огонь, чтобы вы о нем сказали? А, между тем, то же самое делаете вы, представители власти, когда вы посягаете на то, что для человека свято…
Судья: Ближе к делу!..
Зинченко: Когда верующие стоят на молитве и заходит милиционер, начинает дуть в свисток, никто, конечно, не поднимается, пока молитва не закончится. Тут с моей стороны не было и не требовалось никакой команды, потому что так организован сам порядок богослужения, самое установление священного действия для людей. Не для меня одного, а для общества! Иначе разве люди согласились бы, например, существовать нелегально, платить штраф, терпеть разгон, в тюрьму идти, если б не было убеждений? Поэтому данный судебный процесс я лично рассматриваю просто как судебную расправу. Преступником я себя не считаю. Совесть моя перед вами чиста и всем я могу честно и смело посмотреть в глаза. Никого я здесь не обидел, не украл ни у кого ничего, не посягал на чужое добро или на чужое достоинство. Это сыграл роль целый ряд подложных протоколов. Кому-то за кулисами нужно было, чтобы оригиналы где-то исчезли, их, может быть, сейчас не найдешь.
Теперь я хочу заметить, что в деле имеется предвзятость по отношению ко мне. Например, как бы вам понравилось, если бы сейчас вообще кого-нибудь из коллегии назвали фанатиком? Вообще допустимо ли это? Норма ли это социалистической законности называть человека фанатиком?
Судья: Конкретно по делу. А философией будем заниматься в другом месте в свободное от работы время.
Зинченко: Тогда у меня вопрос, пусть суд объяснит мне значение слова «Фанатик».
Судья: Суду вопросы не задают. Конкретно по делу! Вам предъявляется каждый эпизод. Что было? Когда было? Конкретно – ваша роль. Вот рассказали, все остальное сейчас рассматривает суд.
Зинченко: Да, но рассматриваются не только конкретные эпизоды, а моя личность… Если бы этого не было, то я бы и остановился на эпизодах. Здесь дается характеристика моей личности, причем дается очень однобоко. Скромно сказано, что я характеризуюсь неплохо, вел себя по месту жительства…
По месту работы вообще ничего не сказано и, однако же, признан социально опасным, уголовником, которого нужно, видите ли, посадить в тюрьму. «Фанатичный последователь секты евангельских христиан-баптистов». Я считаю, что это оскорбление, запрещенное, прежде всего, Конституцией. Само это выражение вызывает предвзятое отношение, возбуждает вражду, недоброе отношение к личности, к моей, в данном случае. Я бы сказал, что тот, кто решился писать это обвинение, по-моему, не меньший фанатик, если его не считать виновным.
Хочу сказать, что в деле особую роль играет Совет по делам религий. Он дает такие характеристики моей личности, моей роли, хотя к Совету по делам религий я не имею абсолютно никакого отношения, ничего ему не обещал, ничем ему не обязан… Поэтому все, что пишется обо мне, все эти показания и характеристики, которые дает Совет по делам религий, я считаю, суд абсолютно не должен учитывать. Кроме того, в деле имеется еще и характеристика со стороны органов КГБ. Эти органы тоже играют в моем деле, можно сказать, едва ли не решающую роль. Я и арестован был органами КГБ, а когда я был привезен в прокуратуру г. Подольска, то там следователь может быть немножко ошибся, ему за это может попадет, показал мне сначала уже готовое дело, а потом начал меня допрашивать. Что ж допрашивать, когда дело-то уже готово? Поэтому я отказался от показаний.
Я просто объясняю, что был у меня момент, когда я отказался от показаний. Я действительно, считая, что говорить со следователем в данном случае уже нет смысла, потому что он свое дело сделал. Теперь только на суде можно говорить. Я ходатайствовал перед следователем о том, чтобы был сделан запрос о подлинниках протоколов. А следователь не удовлетворил мою просьбу… Это тоже остается моим ходатайством, чтобы были подлинники протоколов о данных эпизодах.
И еще скажу несколько слов о роли КГБ в моем процессе. Дело в том, что в деле есть справка о том, что у меня изъята при обыске религиозная литература и часть ее сожжена, как идейно-вредная. Во-первых, это сделано без суда и следствия. А вообще у меня есть список этой литературы дома. И хорошо было бы опубликовать этот список и пусть бы суд и другие граждане узнали: какая же литература считается идейно вредной. Вот, например, «Библейский справочник»? И вообще как это дико звучит в двадцатое столетие: в Москве жгут «еретическую литературу…»
Судья: Вам не вменяется в вину хранение запрещенной литературы, поэтому вы говорите по существу предъявленного обвинения. А это вам не вменяется.
Зинченко: Это все входит в мое дело.
Судья: Нет, не вменяется, вы же слышали обвинительное заключение.
Зинченко: Ну это входит в характеристику моей личности. Это все, может быть, создает определенный фон.
Судья: Опять это ни о чем не говорит, что изъяли у вас литературу религиозного характера. Это не относится к характеристике вашей личности! Пожалуйста, говорите о себе непосредственно.
Зинченко: Вот теперь я и говорю. Я действительно верующий, действительно исповедую учение евангельских христиан-баптистов. В принципе я этого могу и не говорить, потому что как раз по Декрету из специальных актов должна исключаться отметка о принадлежности человека к какой-либо религии. Это дело личное. Но я говорю об этом открыто, пользуясь правом гражданина, конституционным правом. На собрания я начал ходить, когда еще не родился. И без собраний не мыслю себе жизни. Это ли называется фанатизмом – не знаю. Но это мое убеждение, я верую сознательно. Именно из моих убеждений и складывается моя деятельность, мои поступки, моя жизнь. И если кому-то не нравится, что верующий, вы меня убеждаете, пожалуйста. Но считаю, что бороться с моими убеждениями бесполезно. Мои убеждения от этого только укрепятся и другие верующие от этого только укрепятся. В то же время престиж органов, которые совершают такую судебную расправу, будет падать. Так что, граждане судьи, у меня, наверное, все. Потом еще, даст Бог, скажу свое слово в конце в ходе судебного заседания… пока у меня все.
Судья: Скажите, пожалуйста, подсудимый, вам известно, что для организации определенной группы людей религиозного обряда существует определенный порядок? У нас православные церкви, мусульмане, иудейская вера существуют официально. Знаете вы это?
Зинченко: Знаю.
Судья: Так вот, для того, чтобы христиане-баптисты организовались, существует определенный порядок, то есть ре-ги-стра-ция! Знали об этом? Знали! Регистрация необходима по месту жительства районным исполнительным комитетом или сельским Советом. Знали вы это? Знали. Что группу эту регистрируют, когда проживают в данной местности не менее 20-ти человек. знали об этом?
Зинченко: Знал.
Судья: Вы нарушили закон! Ваше общество не регистрировано и вы, однако, собираетесь! И говорите, что вы крайне возмущены; у деревни Малино, когда вас стали фотографировать, вы стали возмущаться. А что ж тут такого крамольного, если в воскресные дни люди фотографируют?!
Жена: Можно вас сфотографировать?
Судья: Так, в зале я прошу соблюдать тишину! Женщина, я вас последний раз предупреждаю! Будут приняты крайние меры, вплоть до штрафа! Вот на сходке, пожалуйста, высказывайте свои мнения, а здесь слушайте.
Зинченко: Для того, чтобы сфотографировать первого попавшегося прохожего, наверное, надо разрешение у него спросить.
Судья: Ну вы ж не спрашиваете разрешения, собираетесь и начинаете религиозный обряд организацией, которая не зарегистрирована, то есть грубо нарушаете советское законодательство. Вы не спрашиваете. А когда человек начинает фотографировать… Логики я не вижу.
Скажите пожалуйста, вам конкретно предъявлены обвинения, вы принимали участие в этих собраниях? Вы говорите, что не являетесь организатором этих собраний, а в качестве кого вы присутствовали на подобных собраниях?
Зинченко: Общая структура является внутренним делом. Это тайна церковная. О ней говорить я не буду.
Судья: Скажите, пожалуйста, если вы внимательно познакомились с обвинительным заключением и с предъявленным вам обвинением, здесь указывается, что вы призывали присутствующих верующих граждан к неповиновению органам власти, сотрудникам милиции… Здесь не в общем кто-то там приглашает, а конкретно ваше действие. Скажите, чем это вызвано, почему вы занимались подобными действиями?
Зинченко: Это обвинение насквозь ложно, ничем подобным я никогда не занимался.
Судья: У нас будут свидетели!
Зинченко: Они с одной стороны, – те же, кто свидетельствует, те же, кто обвиняет, те же, кто судит, – все это в одной системе связанные люди, круг замкнут.
Судья: Вам было известно о том, что существует определенные ограничения, что действия секты в связи в этим собранием являются незаконными? Было вам известно?
Зинченко: Вы, наверное, немножко проговорились об ограничениях. Надо было не так сказать, да? Знакомы с ограничениями… Как раз они и запрещены Декретом Ленина.
Судья: Вы отвечайте на вопрос.
Зинченко: Знаком я с ограничениями.
Судья: Так почему же вы опять, выходит, сознательно шли на их нарушение?
Зинченко: Почему? Мы просто не признаем ограничений, которые про-ти-во-за-кон-ны!
Судья: Вот мы как раз и подошли к вопросу, который я вам хотел задать. Скажите, пожалуйста, вы вообще признаете советские законы?
Зинченко: Это что, на 70-ю статью, что ли?
Судья: Ну зачем же? Я вам задаю конкретный вопрос и не собираюсь выходить за рамки предъявленного обвинения.
Зинченко: Отвечаю: «Всякая власть от Бога». Мы признаем власть.
Судья: Признаете.
Зинченко: «Кесарево – кесарю, Божие – Богу», – так написано в Библии.
Судья: Тогда у меня к вам такой вопрос: признаете ли вы законы советской власти, вы лично, Зинченко?
Зинченко: Признаю.
Судья: Давай мы будем конкретны. Значит, вот вам предъявлено обвинение, что 29 января 1982 года в деревне Ватутенки было религиозное собрание. Кстати, вы говорите про акты и протоколы, что они извращены, что конкретно в них извращено? Нас общие рассуждения не устроят.
Зинченко: За Ватутенки я сейчас даже не буду говорить, потому что разговор об этом уже был в административном порядке. Считаю, что в деле этот эпизод случайный…
Судья: Вы отвечайте, пожалуйста, на вопрос.
Зинченко: И поскольку это было два года назад, я не могу вспомнить, все как было, поэтому я сказал в общем. Сейчас я не помню.
Судья: Вот у нас получается: в общем все извращено, а конкретно, так мы и в протоколе запишем, вы не можете узнать.
Зинченко: Конкретно могу сказать. Я же сказал о каких случаях конкретно: за 3 апреля 1983 года.
Судья: Ну и ответьте мне, пожалуйста, на последний вопрос: вот вы уже раньше были судимы за аналогичные действия. Сейчас вы опять столкнулись с тем же, кстати, органы следствия проявляли к вам терпимость. Вас могли гораздо ранее привлечь к уголовной ответственности. Однако, вот вы говорите, что все тут подстроено, все сделано. Раз вам делают замечание, второй раз делают замечание, к административной ответственности вас привлекают. Теперь вот видите, вы второй раз предстоите пред судом. Так скажите, вы выводы хоть какие-нибудь делаете из этого?
Зинченко: Конечно!..
Прокурор: Вы видите, чем заканчивается… Веруйте, пожалуйста, на здоровье. Но если вы будете нарушать советские законы, нарушать общественный порядок, оказывать неповиновение советской власти, вы видите, чем это может для вас закончиться? А никто не пытается вам навязать свои убеждения. Пожалуйста, это ваше личное дело. Но нарушать законы советского государства вам никто никогда не позволит. Какие ни есть законы, все мы должны их исполнять. Мы хотим, чтобы из этого сделали правильные выводы.
Зинченко: Это даже противоречиво. И потом, вы пытаетесь мне, гражданин прокурор, да и не только вы, но и все следствие, внушить то, с чем я все-таки никак не могу согласиться.
Прокурор: Дело в том, что, извините, у нас есть Уголовный Кодекс. Не мне, наверное, вам такие прописные истины разъяснять… Вас не по какому-то другому документу судят, а судят по советским законам, которые советская власть принимает. И здесь конкретно указано, в чем вы нарушили закон и какова за это существует мера наказания. Поэтому общие рассуждения здесь не могут быть. Вы, другой. Какую статью он нарушит, за это и будет нести уголовную ответственность.
Зинченко: Да, понятно. Но я хотел сказать, что само обвинение в общем-то ложно, – вот в чем дело.
Прокурор: Вот вы сказали, мы будем допрашивать свидетелей, анализировать…, все будет проверено. У меня нет вопросов.
Судья: Зинченко, скажите, когда у вас были собрания, какого возраста были верующие? Самый младший возраст и самый старший, примерно?
Зинченко: Ну, на эти вопросы я не буду отвечать, потому что они к делу не относятся.
Судья: Суду лучше знать, что относится, а что не относится.
Зинченко: Хорошо. Я отказываюсь отвечать.
Судья: Судя по тому, как вы сказали, что две старушки там были и прочее, чем объяснить, что вы сидели за столами, а старшие вас верующие стояли, пели, читали молитвы и прочее?
Зинченко: Не понял, откуда вы взяли?
Судья: Я предупреждал, Зинченко, что вопросы суду не задают.
Зинченко: Я не знаю, откуда вы взяли это? Такого в деле нет, что я сидел, а старушки стояли.
Судья: Так вот и скажите, было такое или не было!
Зинченко: Я об этом даже говорить не буду. Считаю разговор неуместным…
Судья: Так, и на этот вопрос отказывается отвечать. Товарищи участники процесса, объявляется перерыв до завтра, до 10 часов.
ЗАЧИТЫВАЕТСЯ ОБВИНИТЕЛЬНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ
«…в конце 1969 года был судим… к 3 годам лишения свободы…
Зинченко является одним из активных сектантских вожаков… баптистов-раскольников, сторонников так называемого Совета церквей. На протяжении с 1976 по 1981 год Зинченко грубо нарушает Законодательство о религиозных культах, систематически… руководит незаконными сектантскими сборищами на квартирах своих единомышленников в Москве и Подмосковье, привлекая на них молодежь и несовершеннолетних.
Такие сборища Зинченко организовал: 13 февраля 1977 года в дер. Ватутенки, в апреле 1977 года, … 7 октября 1979 года, 30 марта 1980 года участвовал в сборище в г. Электростали, 1 июля 1980 года.
Спекулируя на религиозных чувствах верующих, особенно молодежи, Зинченко говорил, что имеется якобы преследование органами власти верующих…»
Судья: Зинченко, вы не признаете Советское Законодательство о религиозных культах и призывали к этому других. Вы на мой вопрос здесь ответили одно, а вот когда подняли документы, там несколько другое. Правильно там написано?
Зинченко: Не совсем точно написано. Дело в том, что протокол был составлен уже позже…
Судья: А как же вы скажете насчет той справки уполномоченного Совета по делам религий…
Зинченко: Он уже опирался на данный протокол.
Судья: Для уточнения: сообщение уполномоченного по делам религий датировано более ранним числом, чем сам протокол профсоюзного собрания… У меня к вам будет еще такой вопрос. Вот скажите, пожалуйста, у нас процесс заканчивается, вы какие-нибудь выводы для себя сделали? Это интересует участников процесса, в частности, суд. Как вообще вы намерены себя вести?… Можно ли сказать, что будет исключена такая ваша деятельность, нарушающая советское Законодательство о религиозных культах? Вам вопрос мой ясен?
Зинченко: Мне ясен ваш вопрос, но я отвечу на него в последнем слове.
РЕЧЬ ПРОКУРОРА
Прокурор говорит о свободе вероисповедания в СССР и о том, что все верующие и атеисты обязаны исполнять законы страны.
«Суд доказал виновность Зинченко в том, что он является руководителем и организатором подпольной религиозной организации».
Зинченко также обвиняется в том, что его действия и, в частности, организация и активное участие в групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок и сопряженное с явным неповиновением законным требованиям власти, то есть совершал конкретное преступление, предусмотренное ч.2 ст. 142 и ст. 190-1 УК РСФСР.
Прокурор говорит о том, что он не настаивает на максимальной мере наказания, если бы Зинченко сказал, что не имеет претензий к советским законам и впредь не будет их больше нарушать. Если Зинченко скажет это в последнем слове, то пусть примет гуманное решение.
P.S.
Суд приговорил Зинченко к максимальной мере наказания по ст. 142 ч.2 и 190-1 УК РСФСР – трём годам лишения свободы с содержанием в лагерях строгого режима. Это был его второй срок за проповедь Евангелия.
В настоящее время Владимир Петрович проживает в городе Сиэтле (США).
На фото: во время проповеди в церкви ЕХБ «Спасение».
